Вот, кажется, есть простой человек. Курок
носа, глаза марианские впадины,
Четыре конечности, суставы костей, кровоток,
расшибленный ноготь, язык - неукротимая гадина,
шрам под ребром - и ничего нового между ног,
А все-таки что-то манит - притягивает...

И вот он спускается с лесницы - и чувствуешь, как
В мозгу раскрывается капсула, желатиновый шлак,
Я когда на тебя смотрю - у меня по черепу яд
Разливается наркотической какой-то дрянью,
Способствующей эйфории, потом молчанию,
Потом - эвтаназии криком до самоизгнания
Из полноценного общества, как говорят.

Я никому давно не отчитываюсь в своей жизни.
Не то чтобы я не склонна к эксгибиционизму -
Напротив, душу расстегиваю враз на медные пуговицы.
Только чем больше расчёсываешь эти события -
Тем они горше острят. Не кричите - я,
Чтобы избежать здесь кровопролития,
Закопаю их поглубже в себя тюльпанными луковицами.

После сна на чужой подушке - не разогнуть шеи.
Я - паразитирую на Вечности. Я ничего не умею.
И время что-то стареет, пьянствует, теряет навык
Держать крепко шприц в руках, потому от самых
Небеспокойных моих полуиссохших ранок
Весна делает инъекции год от года больнее.

Можно я больше ничего говорить не буду?
Я, видимо, не то закладываю, раз не дают ссуду.
И прежде чем строить башню - никогда не считаю издержек.
И ходишь потом, облаченный не в Агнца - в Овна -
По изнанке своей же, хоть и выглажен ровно.
Я такая бесплотная, что даже зачать не способна,
И что-то мой череп снутри ржой зубастой режет.

Пока как-то раз в метро, на перегоне от Сенной до Невского
Не посмотришь в глаза висящему в междуручье младенцу.
Рот у него поджат - ну вылитая черепашка.
А в глазах у него - Междуречье огнями тонет,
И Господь мой - Спаситель на белом хрустальном троне,
И меж капель, блестящих в пурпурной Его короне,
Глядит в меня
Предвечным Покоем...
Страшно.